Видение быстро сменилось иным. На нас наплывал берег опалового моря: прозрачные волны почти бесшумно катились на бледно-желтый песок. Синее солнце пылало среди зеленого неба, украшенного полосками цветистых облаков. Высокие смуглые люди прохаживались вдоль берега или, любуясь морем, стояли на белых ступенях, поднимавшихся среди скал далеко вверх, где на пальмовом плато устремились в зенит спиральные сооружения.

— Кара-ул!..

По ступеням, виляя, как заяц, прыгал маленький плюгавый человечек. В нем едва угадывался земной Виктор Маркелович. Прижав к груди пухлую кожаную сумку, он проскакал мимо нас кверху, но задел за ступеньку и проехался носом по камню.

Море, лестница, город исчезли. Перед нами открылся новый мир — почти нереальный, дрожащий, эфемерный. Необозримая равнина лежала кругом. Фантастическая растительность покрывала ее от края до края. Зеленовато-голубые, оранжевые, сиреневые деревья-пирамиды и фосфорические деревья-лианы вздымались над радужными потоками в невероятную почву.

Человекоподобные существа кружились в воздухе среди буйных кущ. Мелодичные звуки пронизывали пространство. И сам я, как бы паря в воздухе, видел этот изумительный, сотканный из разноцветного эфира пейзаж — то почти у самой земли, то — легко взмывая к небосводу…

А затем картины стали мелькать с калейдоскопической быстротой. Казалось, вся Вселенная, стремительно выявлялась неисчислимым разнообразием форм, красок, звуков, разворачивалась вокруг новыми и новыми аспектами и гранями — от самых грубых, плотных и тяжелых до наиболее призрачных, почти не различимых физическим зрением.

— …И каждый человек, будучи одним из проявлений мироздания, вмещает в себя всю Вселенную, — услыхал я далекий, рокочущий бас Ахада. Голос его приближался — и вот сквозь убыстряющуюся смену видений стали проступать контуры «Дискуссия». Дальние миры растаяли за пределами стен. Стул Толченова пустовал. Потом я увидел Виктора Маркеловича в углу за шкафом. Стоя на коленях, избитых о камни чужих планет, он крепко обнимал портфель и тихо рыдал. Ахад посмотрел на него укоризненно.

— Стыдитесь, вы же мужчина…

Толченов оглянулся, проворно вскочил и с воплем бросился и проступившей в янтарной стене узкой двери.

— Я жаловаться буду!.. В милицию, прокурору!.. Хулиганы! — взвизгнул он на пороге и юркнул в коридор. Через полминуты вдалеке грохнула входная дверь. Ахад, добродушно усмехаясь, развел руками. Собрание хохотало.

Покинув квартиру Ахада, я прежде всего посмотрел на часы. Было девять вечера! Я пробыл у профессора всего 15 минут, успев за то время облететь чуть ли не всю Вселенную! Ночью я не мог заснуть, а утром встал с таким чувством, будто меня вывернули наизнанку. Увиденное в «Фантазиуме» представлялось мне настолько реальным, что я не мог понять, было ли путешествие по субвселенным на самом деле. Телефон Паромова безмолвствовал в ответ на мои звонки. Тогда я решил самостоятельно разыскать квартиру Ахад-Березова. Мне хотелось задать ему несколько вопросов.

Добравшись до улицы с палисадником, я не смог определить, в каком доме побывал вчера. Его вид выпал из моей памяти. Долго я бродил, расспрашивая местных жителей о чернобородом профессоре, но никто не видел здесь такого человека. Проходя мимо ЖЭК микрорайона, я собрался войти в контору, чтобы справиться об Ахаде по домовой книге, — как вдруг дверь распахнулась — и я чуть не столкнулся с Виктором Маркеловичем. Лицо его было свекольно-красным, а на носу красовалась багровая нашлепка с двухкопеечную монету.

Заметив меня, Толченов попятился, как от привидения. Потом с торжествующим криком кинулся ловить меня, растопырив руки.

— Вот… вот один из тех опасных мошенников! Держите его!..

Возникла драматическая ситуация. Мне не хотелось отвечать перед правосудием за ловких фокусников и факиров. Уклоняясь от объятий Толченова, я рванулся в переулок. Проскочив его в три гигантских прыжка, я влетел в шумный пивной бар, оказавшийся на углу соседней улицы. Оттуда затем удачно выскользнул через служебный ход.

Из окна троллейбуса мне представилась развязка той грустной истории. Милиционер и дружинник под руки выводили из бара Виктора Маркеловича. Он был вне себя и яростно размахивал портфелем, задевая прохожих. Подозреваю, что в следующие 15 суток у бедняги оказалось достаточно времени, чтобы поразмыслить о своем злоключении.

Ахад-Березова я встретил позже и убедился, что человек он в самом деле незаурядный. Но к данной истории это не относится.

Иван Калиновский

КОРОЛЕВА БОЛЬШОГО ДЕРБИ

Да, сэр, я и Джо пережили несравненный, блистательный успех, который от начала до конца создали своими руками. Вот только бедняга Джо в зените нашей славы умчался, как вихрь, в неизвестность.

Я не боюсь раскрыть карты, потому что сцена опустела, огни погасли и занавесь опущен.

Да и кому сейчас придет на ум предъявлять претензии к простому созвучию Электра, под которым скрывалась наша гениальная затея.

Должен сказать, сэр, что сама жизнь, как нарочно, приготовила нас для этой роли: я пятнадцать лет был сначала ученым, а потом препаратором отдела непарнокопытных млекопитающих Королевского Британского музея. Моя специальность — набивка чучел.

А Джо прямо родился механиком и начал играть зубчатыми колесами от старых сломанных часов еще в люльке. С детства он делал одно и то же: разбирал, чинил и собирал всякие механизмы. Позже Джо стал владельцем ремонтно-механической мастерской, в которой, кроме него, не было ни одного работника. Чинил же он все — от электрической бритвы до электронной счетной машины.

Наша детская дружба с Джо уже таила в себе семена будущего произведения человеческого гения. Даже жизненные невзгоды, выпавшие на нашу долю в виде полосы безработицы, застоя в делах мастерской, в конечном счете пошли нам на пользу.

Я работал тогда два дня в неделю, подновляя главным образом старые, выеденные молью чучела ослов и зебр. В отделе рядом с доисторическим трехпалым Гиппарионом стоял великолепный костяк современного английского рысака.

Вот этот-то скелет и привлек любознательный взгляд Джо, зашедшего ко мне в обеденный час.

— Здорово сделано! — сказал он, поглядывая на скаковое сочленение ног и упругую линию спинного хребта лошади. — Знаешь, Майкл, я раньше не обращал внимания на то, как природа сработала эдакое вот замечательное шасси да еще из: такого второсортного материала!

Пока я мыл руки, Джо развернул газету.

— Двадцать тысяч фунтов стерлингов — большой приз национального дерби! — воскликнул он. — Возьмет же кто-нибудь этот приз, Майкл, и не будет ждать, пока к нему обратятся с ремонтом велосипеда или примуса. Быть владельцем такого рысака — это ведь все равно что иметь фабрику денег)

Тут, очевидно, и пришла в голову Джо гениальная мысль, над осуществлением которой мы стали позднее трудиться.

Именно с этого момента Джо стал задумчив и рассеян. Он отвечал невпопад и после завтрака не пошел к себе а мастерскую, а вернулся со мной в музей. До позднего вечера Джо изучал скелет лошади, делал какие-то измерения и наносил их на бумагу в виде чертежа. При этом он бормотал всякие слова, вроде: «шарнир Гука», «гибкое сочленение», «рычаг», и тому подобное.

Я смотрел на кусок бумаги, который он держал в руке, и спросил, что все это значит.

— Это, Майкл, кинематическая схема, а для чего она нужна, узнаешь потом! — ответил он тогда.

После этого он довольно долго не появлялся, и я выбрал время зайти к нему. Дверь в мастерскую была закрыта, я постучал, но никто не открыл. Пришлось пробираться со двора через запасной выход.

Джо оказался в мастерской, он сидел ко мне спиной перед занавеской, за которой было, очевидно, что-то скрыто. Я разозлился, что он так долго не открывал дверь, видно, не хотел меня впускать. Но Джо, словно просыпаясь, смотрел на меня каким-то отсутствующим взглядом. Я спросил, что с ним случилось.