Думаю, что это в полной мере сознают начинающие фантасты, чьи произведения отобраны для этого сборника НФ при участии Совета правления Союза писателей РСФСР по работе с молодыми литераторами.

Молодые литераторы, начиная свой путь, должны всегда помнить, что автора читают, а писателя перечитывают.

Вспоминая поэтическую фантазию Алексея Толстого, страстную публицистичность фантастики Александра Беляева и мудрую научную романтику Ивана Ефремова, можно увидеть в исканиях начинающих фантастов самые разные направления.

Непохожи один на другой рассказы В. Фирсова. Если, читая «Твои руки, как ветер…», читатель узнает мир эмоций не только в моделировании его кибернетиками, но и в его подлинной сущности, то юмор рассказа «Кенгуру», где автор с улыбкой осуществил самые дерзкие чаяния фантастов, роднит его с «Похождениями Иона Тихого» С. Лема.

Мягким юмором отмечена и повесть Э. Михеева и А. Пирожкова «Предваренная формула». Однако проблема передачи информации мозгу подается в ней всерьез. Как известно, лишь около четырех процентов общего числа нейронов мозга занято у нормального человека, а остальные — загадочно свободны. Насколько умнее, воспитаннее был бы человек, полностью использовавший свои возможности.

В повести Ю. Фомина «Тайна замка Эвелин» читатель сталкивается с интереснейшей проблемой многомерности пространства и незримого соседства с нами иных миров.

Той же волнующей проблеме посвящен и рассказ О. Николаева «Квартира чудес», живо воспроизводящая дискуссии на острые темы. Оба произведения будят мысль, заставляют задуматься о неведомом.

В фантастическом рассказе М. Бубновой и В. Келасьева «Бион» мы узнаем традиционную, казалось бы, фигуру гениального ученого-одиночки. Но здесь им оказывается… робот, дерзающий решать проблемы, о которых люди даже страшатся думать.

Новелла И. Калиновского напоминает нам героев О'Генри, оживших под сатирическим пером фантаста, показывающего через волшебную лупу уродства капиталистического строя.

Для тех же целей задумана повесть-памфлет В. Михановского «Беглецы», затрагивающая тему гипотермии и анабиоза. Уместно вспомнить, что «сверхфантастический способ» бегства от действительности довольно широко используется сейчас в Соединенных Штатах Америки, где уже несколько сот человек по «разным причинам», уплатив немалую сумму долларов, погрузились в жидкий азот в надежде проснуться (быть может!) в другое время, когда наука уйдет вперед, а былые «дела» забудутся…

Зарубежная фантастика представлена в сборнике рассказами Д. Кристофера «Пришелец» и Р. Хайнлайна «Испытание космосом». В первом показана трагедия обреченного инопланетянина, тщетно пытающегося скрыться среди людей от своих неумолимых собратьев. Во втором показана психология преодоления страха.

Заключает сборник серьезная статья И. Кольченко «Что ожидать от иных миров?» Людям пора решать вопрос о пользе или вреде установления контакта с внеземными цивилизациями, чем в наше время заняты уже не только фантасты, но и осторожные, любящие точность ученые.

Так замыкается в сборнике символический путь от фантазии к науке, который предстоит проделать читателю.

Владимир Фирсов

ТВОИ РУКИ, КАК ВЕТЕР…

— Света, я люблю тебя…

Ее рука предостерегающе поднимается, а серые ласковые глаза, чуть-чуть грустные, с легкой укоризной смотрят на меня сквозь стекла модных прямоугольных очков. Мне сразу становится нестерпимо горько, но я не опускаю глаз, потому что эти секунды — мои, а бег их скоротечен.

— Не надо об этом…

Светящаяся призма входа пропускает девушку внутрь, стеклянные грани умножают ее, и я вижу, как две, три, четыре Светланы неслышными призраками улетают от меня, гаснут в дальнем полумраке. Теперь надо отойти чуть дальше, под ветви дерева, и ждать, пока темный пунктир окон не прервется вспыхнувшим квадратом, по которому — если постоять подольше может промелькнуть неясная тень.

Сейчас мои чувства обострены и каждый нерв настроен и выверен. Я словно сверхсущество, всемогущее, всеведущее. Мои глаза, как рентгеновские аппараты, позволяют мне видеть сквозь стены, мои уши улавливают даже сонный щебет пичужки, устроившейся переночевать на вершине телевизионной иглы, которая зажглась вечерними огнями, моя кожа продолжает ощущать тепло Светланиных рук сквозь толщу железобетонных стен. Я вижу, как она убегает по коридору, как расступаются перед ней двери, слышу стук ее каблучков по кафелю мастерской. Я завидую сейчас плиткам кафеля и дверной ручке, к которой вот-вот прикоснутся ее пальцы, и листам ватмана, послушно шуршащим перед нею. А особенно я завидую камням, о которых только о них! — она сейчас думает.

В окружении каменных огней Светлана напоминает мне холодную Снежную Королеву и бажовскую Хозяйку Медной горы. Я знаю, что это впечатление несправедливо, но глубокая обида порождает во мне тайное ожесточение, и мне приятно думать так. Ведь Светлана не любит меня, и эта чудовищная несправедливость кажется особенно обидной, потому что в моих силах изменить все одним движением пальца. Но сделать это движение я не могу.

А Светлана колдует в своем волшебном царстве. Овальные диски каменных огней послушно лежат перед ней в пахнущих смолой ящиках, дожидаясь своего часа. Я вижу, как Светлана слегка хмурится по привычке, пока рука ее неуверенно замирает над ящиком. Ее взгляд скользит по разграфленной стене, по контурам только намечающегося решения, и вихрь, бушующий в миллиардах клеток ее мозга, быть может, уже синтезируется в тот единственный образ, которому суждено будет застыть в каменном узоре.

Я знаю, что впереди ее ждут недели труда, что законченность решения еще не раз встанет на пути фантазии, что будут огорчения, разочарования, может быть, тайные слезы — все это в порядке вещей, через это надо пройти, если в душе действительно есть искра таланта, Но это нелегко, и в моих силах облегчить этот путь.

Зыбкое чудо творчества тоже подвластно законам — пятилетние эксперименты в лабораториях нашего института дали ключи ко многим тайнам неведомого. Мы исследовали алгеброй гармонию, и приблизить Прекрасное теперь в моей власти. Я могу помочь Светлане в ее поисках. Истина, древняя как мир: если человек любит, он способен сотворить чудо.

Лежат в ящиках камни. Даже не камни — стекляшки. Будем откровенны поэзии в них не больше, чем в бочках с известью, приготовленной для побелки. Но разложенные в определенном порядке, они заставят замереть сердце. Хаос станет произведением искусства.

На языке науки этот процесс скучно называется уменьшением энтропии. Он может быть рассчитан с точностью до тысячных долей бита. Но мне кажется кощунством классифицировать чудо. Я хочу только одного — чтобы оно свершилось. И в моей власти помочь этому.

Я опускаю руку в карман, нащупываю холодную кнопку прибора и снова не решаюсь нажать ее. Тогда я поворачиваюсь спиной к темным горизонталям окон, разорванным светлым квадратом, и ухожу не оглядываясь.

Как всегда по вечерам, в лаборатории тихо и темно, Лягушки возятся в своих клетках, устало горят огоньки приборов. На шкафу, откуда льются из репродуктора звуки флейты, вздыхает грустный осьминог Федя, и по его щупальцам проплывают синие и зеленые волны.

Накормив лягушек прекрасными жирными мухами, я смотрю, как они расползаются по террариуму, белея выводами датчиков. Постепенно где-то внутри закипает злость. Я понимаю, что надо уйти, но все еще медлю, с ненавистью глядя на своих земноводных. Особенно раздражает меня Пышка ленивая толстая лягушка, которая из-за толщины даже не может прыгать, а только шагает, оставляя на песке цепочку следов. Я знаю, что несправедлив к ней, но сейчас мне хочется схватить ее за жирную лапу и шмякнуть об пол, только бы не видеть ее противной, пучеглазой, самодовольной морды. Почему-то мне кажется, что лягушки, с которыми работал великий Гальвани, были совсем иными, что это были благородные, скромные создания, безропотно погибавшие во имя человека. От нашей Пышки благородством и не пахнет.