— Нет, Евгением. Из десятого дома.

— Вот как? — Олег от удивления снял темные очки. — Я и не знал, что там ребенок есть.

— Это такой ребенок, что тебя за пояс заткнет. Он говорит, что в школу больше ходить не будет, ему там делать нечего. Его дедушка по своей системе учит…

Видно, Андрей боялся, что даже Олег, который всегда терпимо относился к его расспросам и рассказам, теперь ему не поверит. И он, торопясь выложить все, взахлеб начал говорить Олегу о непонятном своем приятеле из дома десять.

— Олег, Олег, послушай, что он говорит. Он говорит, что уже знает все, что должны учить только в десятом классе. Ты не думай, я ему тоже сперва не поверил, я ему сказал, что он ненормальный, а он говорит, что он нормальный, а все люди ненормальные. Нет, он сказал — не все, а большинство, что попадаются и нормальные, например, Эйнштейн, Бор и этот… Кизинберг…

— Гейзенберг.

— Правда, Гейзенберг. А еще он сказал, что мы все ненормальные, потому что у нас в мозгу не все клетки заняты этой… ну, вроде знаниями…

— Информацией?

— Ага. А у него, он говорит, скоро весь мозг будет ею занят, и тогда он будет совсем нормальный и ему не надо будет учиться в школе и в институте. Он сказал, что будет только перерабатывать ее…

— Кого?

— Ну, эту информацию. Врет он все, да, Олег?

— Не врет, а фантазирует, — как можно равнодушней постарался охладить страсти племянника Олег.

— Я тоже так подумал и сказал ему. А он не обиделся нисколько, только посмеялся и сказал, что Эйнштейну тоже не верили, думали, что он сумасшедший. А еще Женька обещал попросить своего дедушку, чтобы он и меня тоже… ну, чтобы в школе не учиться. Мне бы хорошо, пускай только в школе не учиться, а в институте я сам буду…

— Только все это враки, — вздохнул Андрей, потом добавил: — Хочешь, я его приведу вроде в шахматы играть, а ты его проверишь?

— Что же, приводи. Посмотрим на твоего вундеркинда и в шахматишки сыграем. Кстати, ты не знаешь фамилию его деда?

— Знаю, зовут Александр Яковлевич, а фамилия Рольберг.

— …непременно надо добавить, можно и китайку, порезать только, чтобы семечки не попали. Яблочко, Нина Павловна, кислинку дает. Может, чистая ягода и полезнее, да вкус приторный уж очень, а с яблочком в самый раз.

— Надо и мне баночку засахарить, а то последний год к перемене головные боли…

— Первое средство от гипертонии. И брату в Мурманск всегда посылаю, очень благодарит. Сосед вот из 10-го дома, профессор, нонешний год привой просил.

— Кстати, Муза Федоровна, не знаете, ваш сосед из 10-го дома какой наукой занимается?

— Вот чего не скажу вам, Олег Павлович. Спрашивала его как-то, да не запомнилось, что-то уж очень мудреное. Да он третий год всего у Прохоровых дом купил, как на пенсию вышел. Персональную получает, ну и на книжке, чай, есть. Людочка к нему каждый день бегает, и не только газеты, а то книги, то бандероли, то переводы носит.

— Я думал, он дачу снимает на лето, как мы.

— Нет-нет, хозяйствует. И в саду когда что поделает, ну, конечно, без Прони бы ему зарез.

— А кем ему этот Проня приходится?

— Да никем. Наш он, местный. Золото был бы мужик, все в руках спорится, и где достать что, и что сделать… Только несамостоятельный — выпивает.

— Что ж у него, никого родни нет, а Проня вроде прислуги?

— Дочка была у Александра Яковлевича, померла, вроде — от рака. Внучка оставила деду. Не хочу сказать худого, только отец ни разу сына не проведал, и есть вообще он, нет ли — не знаю… Да что мы все про соседа, уж Нина Павловна заскучала, и вареньица не подкладывает…

— Что вы, Муза Федоровна, такое замечательное варенье! Я смотрю, вроде Андрей там за калиткой… Андрей! Андрюша! Иди чайку выпей, избегался весь за день, не поел толком.

— Не хочу, мам! Мы с Евге… с Женькой сейчас на пруд пойдем.

— Иди сюда, тебя говорят! Съешь вот, с маслом и вареньем. А почему с тетей Музой не поздоровался?

— Здрасьте! Ну мам, меня Женька ждет… Еще червей накопать надо…

— Да отпусти ты его, Нина. Спиннинг мой, смотри, не трогай!

— Ладно!

— Вы тоже рыбачите, Олег Павлович? Только в нашем пруду одни головастики.

— Завтра после работы на Истру едем. Все наличные колеса мобилизовали: красухинский «Москвич», двое на мотоциклах с колясками, даже шеф свою «Волгу» пригонит.

— Приятно, когда такой дружный коллектив. У нас в ателье ничего похожего: устаем, конечно, заказов — ужас сколько, да и на дому все подрабатывают. На сто двадцать-то особенно не разгонишься, вот и приходится дополнительно клиентуру брать.

— У нас поллаборатории по 120 получают, лаборанты по 90, и ничего, вроде хватает. Не в деньгах счастье, главное — чтобы работа нравилась.

— Извиняюсь, Олег Павлович, вы кто же по специальности будете?

— Я вообще-то радиоинженер, но мы работаем на стыке двух наук: физики и биологии. В наше время самые крупные открытия делаются как раз… Вы что-то хотите сказать, Муза Федоровна?

— Вспомнила! Когда свою специальность вы назвали: то же самое говорил о себе Александр Яковлевич.

Элегантный портфель и чехол со складными удочками в одной руке, рюкзак со штормовкой и прочим рыбацким барахлом в другой — таким было появление Олега в вестибюле института. С одной стороны, сегодня можно было вообще не появляться в институте, а сразу махнуть на Истру, но с другой стороны… существует Государственная комиссия, которой принципиально плевать на рыбалку. Захотелось же ей назначить приемку блока «Дубль-дуб» именно на пятницу…

Пока Олег соображал, куда бы забросить барахло, из лифта вынырнул Сережка Маковец.

— Здорово! Ты долго будешь здесь торчать? Мы с ног сбились — его ищем, шеф психует, Людочка с Зоечкой тихо рыдают, а он — нате вам пожалуйста прохлаждается. Тебе известно, что селектор опять не в дугу?

— Но мы же его вчера отладили…

— Что было вчера, я прекрасно помню, однако ты не знаешь, что есть сегодня. Меньше спать надо. Пошли.

В лаборатории царил тихий ужас. Вытащенный из стойки селектор зловеще поблескивал оголенными внутренностями, вокруг него на цыпочках суетились братья-электронщики Володя и Володя, на осциллографе неистово метались сбитые синусоиды, в углу притихли лаборантки Людочка и Зоечка, а над всем этим возвышался спокойный и грозный, как Наполеон накануне Ватерлоо, шеф.

— Добрый день, — недрогнувшим голосом произнес Олег.

— Вы, Олег Павлович, неисправимый оптимист, если вам этот день показался добрым. Вчера вы меня заверили, что установка в полном порядке, а что я вижу сегодня?

Шеф пожевал губами, поставил стул посреди комнаты и сел, всем своим видом показывая, что он возмущен и не уйдет отсюда до победного конца.

— Вам, Олег Павлович, как никому другому должно быть известно, что сроки приемки назначает Государственная комиссия, а не мы, и срывать эти сроки мы не имеем права, так как в противном случае с нас сорвут головы.

— Борис Львович, все это мне прекрасно известно. А поскольку я оптимист, то, уверяю вас, селектор заработает и приемка пройдет успешно.

Хотя Олега и раздражало присутствие за спиной шефа, он решительно снял пиджак, засучил рукава и склонился над блоком.

«До комиссии полтора часа, а так как барахлит только селектор, это еще полбеды. Придется все-таки заменить декатроны. Сколько раз просил снабженцев заказать декатроны, вот и остались на мели. Сейчас вот поставлю новые, а если они не выдержат во время испытания?».

— Серж, давай выход с генератора проверки.

— Уже давали.

— Давай еще…

Время шло, селектор не поддавался никаким уговорам. Олег смущенно поглядывал на часы: до начала комиссии час, сорок минут… Чтобы скрыть свое беспокойство, он с отверткой полез в схему, проверил контакты, пайки.

— А, черт!.. — задергался Олег. Искры перед глазами, искры в глазах… Шестьсот вольт — не шутка, особенно когда это неожиданно.